Рейтинг: NC-17
_________
читать
Вот он, этот город. Вот гостиница, вот двуспальная кровать, вот дурацкий ковер с длинным ворсом. Вот окно, за окном – ночь не может улечься на клинья света. Вот он, порочный бессмысленный оплот, принимающий любое отребье.
На каждом шагу улыбчивые лица с огромными зрачками. Тянут руки, чтобы припорошили белым. Все несчастные дрожащие люди. Лестер думает, что он и сам – несчастный дрожащий человек; пальцы, однажды умытые кровью, сродни тем, что собирают кокаин и пихают в ноздри.
От перемигивающихся то и дело флуоресцентных вывесок невозможно ни расслабиться, ни уснуть, но разве кто-то приезжает в Вегас за покоем? Когда хочешь что-то спрятать – кладешь на самое видное место. Спрятать себя – значит изжечь собственную тень светом и обернуться слепым пятном; сунуть руки в карманы, полные деньгами и грехами, и без сомнений обратить взор в завтра, которое может никогда не наступить.
У «завтра» Лестера есть лицо, но и сотни личин тоже есть.
«Кто мы сегодня?» – вот и все, что дозволено спросить.
Лестер зябко трет одну ступню об другую, смотрит на чемодан, на нелепый ковер, и не понимает, как он тут оказался; топит пальцы в ворсе, снова смотрит на чемодан. В нем столько наличных, сколько Лестер мог наблюдать лишь в фильмах.
Положим, капуста в наличии, так кому же быть лисой?
Лестер говорит:
— Люблю деньги. Давай купим что-нибудь ненужное.
— Лестер, – Лорн смотрит укоризненно, как на буйное дитя, и улыбается.
От этой улыбки Лестер начинает активнее потрошить мини-бар. Лестер пьет, заглушая визг нервной системы, пьет и почти не отрывает испытующего взгляда от Лорна. Щеки его горят нездоровым румянцем, губы – бледны. Несчастный, дрожащий человек.
— Что, Лестер? – Лорн даже не поднимает взгляда, увлеченный содержимым кейса, которого Лестер не может видеть, да и не стремится.
В ответ на спокойствие Лестеру хочется сказать что-нибудь обидное.
— Ты таким, – он неловко дергает себя за прядь волос, — красивый.
О, черт.
Лестер растягивается на кровати. В ушах так гудит, что он не уверен, отвечает ли Лорн что-нибудь. В какой-то момент это перестает быть важным, как и глупые неправдивые слова, что срываются у него с языка.
Кажется, ему все же удается задремать, потому что следующее, что видит Лестер – это лицо Лорна, склонившегося над ним.
— Я тебя ненавижу, – Лестер произносит это с такой легкостью, словно желает доброго утра.
— Я закончил, – почти доверительно сообщает Лорн и расстегивает манжеты.
Лестер перехватывает до нелепого костлявое запястье – это руки серийного убийцы, серийного убийцы, Лестер, – не представляя, что должно следовать за этим. Лестер вдыхает так полно, как вдохнул бы смертник в свой последний час перед казнью.
Но оказывается, что воздуха все равно не хватает, и Лестер задыхается, когда Лорн садится сверху, и хватается за жилистые бедра как утопающий. Лорн неторопливо расстегивает пуговицы, пока Лестер возится с его ремнем. Он избегает вопросов к себе, поэтому задает их вовне:
— Почему ты это делаешь?
Лорн как-то задумчиво проезжается задом по его ширинке; Лестер возмущенно шипит.
— Почему нет?
Любить дьявола как слепец.
Если бы Лестера попросили назвать переломный момент, в который безумие достигло апогея и падение стало неотвратимо – он бы вспомнил расстегнутые манжеты. Теперь бывшая невнятная близость уже казалась не такой критичной. Малые огрехи можно спрятать, даже если постыдно быстро спускаешь, задумываясь о них; а то, что происходит сейчас, разве спрячешь?
Позади твоя жизнь, Лестер, а где-то здесь ты кладешь Лорна спиной на кровать и тянешь с узких бедер брюки вместе с бельем. Позади твои жены разной степени разложения, здесь – беловолосый убийца разводит колени.
Старый Лестер убежден, что Лорн не из тех, кого можно опрокинуть и… старый Лестер вряд ли захотел бы произнести подобный абсурд. Но новый Лестер заводится с полуоборота, когда Лорн тянет его вниз, чтобы нашептать в ухо:
— Опять выдумываешь правила?
Стравить лисью улыбку:
— Таким робким ты мне не нужен.
Выдохнуть:
— Лестер. Лестер.
Любить дьявола как праведник.
Лестер ничего не знает о том, что делать в такой ситуации и как эти нездоровые отношения должны функционировать, но Лорн не расположен к рассуждениям и тянет его за водолазку – значит времени на осмысление нет.
А есть еще не выветрившийся привкус белого рома и ноги Лорна, скрещенные на пояснице.
Лицом к лицу, как старая парочка?
Что такое, Лестер, ты меня больше не любишь?
Лестер на пробу дотрагивается до поросшей седым груди, увереннее – обводит большими пальцами выступающие ребра и узкий худой живот; талия Лорна видится ему совсем тонкой, будто бы ее возможно дважды обхватить руками и еще останется место. Иногда Лестер не понимает, как может уместиться столько жестокости в таком маленьком человеке.
Лорн садится, подтягивая Лестера ногами поближе, и поочередно кладет его ладони себе на бедра. Лестер инстинктивно сжимает пальцы, чувствуя сразу под кожей твердые мышцы, и вцепляется еще сильнее, когда Лорн расстегивает ему брюки и без промедления вползает ладонью в трусы.
— Черт, а ты не любитель прелюдий, – Лестер говорит просто чтобы не молчать, и дышит шумно, более шумно, чем ему самому хотелось бы.
Лорн прикусывает изнутри губу – отчасти чтобы не улыбнуться, отчасти потому, что Лестер поглаживает его между бедром и тазобедренной костью, – и размазывает скоро проступившую каплю смазки по его члену. Лестер сдается невыносимости и, зажмурившись, тихо, на нижних гортанных нотах, стонет.
— Честно говоря, я вообще не знаю, что ты любишь, – почти шепчет Лестер, наклоняясь, тычась губами куда-то Лорну в скулу. Ответ Лорна снова растворяется неузнанным, потому что Лестер охватывает его член тоже, и Лорн закусывает его плечо до синяка, и он весь горячий как еб твою мать, и Лестер забывает, о чем думал только что.
Лестер смотрит вниз, на то, как его пальцы оттягивают вниз кожицу с яркой и темной головки, на то, как двигается рука Лорна и как он изогнулся в спине, чтобы терзать плечо Лестера. Кусачий. От этого слова у Лестера сводит живот, в котором и без того нервы намотались на мышцы, а мышцы тверже кости. И то, как Лорн дрочит ему, зажав ладонь между двумя слоями одежды и членом, почти прижимая его к животу… совсем не способствует расслаблению.
— Я прибрал гель для душа в тумбочку, – все-таки раздается голос Лорна.
Лестер следует инструкции быстрее, чем понимает ее смысл, а когда понимает – начинает ругаться про себя. Лорн откидывается на подушки – и это хорошо, потому что Лестер вряд ли смог бы отстраниться хоть на секунду – и потягивается, краем глаза наблюдая за его торопливыми движениями. Если у Лорна внутри что-то и происходит, то он никак этого не показывает; но вечно нервному Лестеру, осознает он это или нет, нужны не душещипательные разговоры, а любовник с хорошим стояком. А уж на это жаловаться определенно не приходится.
— Надеюсь, я не должен был догадаться сунуть куда-нибудь презервативы, – Лестер ухмыляется, и где-то на дне его глаз пляшет истерика.
— Ты чем-то болеешь? Чем-то, что передается половым путем? – Лорн очень серьезно смотрит ему в лицо, прежде чем расплыться в улыбке. — Я тоже так не думаю.
Лестер закидывает его ногу себе на плечо и тянется вперед, закрывает от тусклого света лампы; Лорн прихватывает его за шею, треплет загривок. Снова пожевывает губу, уже явно.
Я хочу, чтобы ты кусал меня.
Давай, давай, давай!
Лестер смазывает пальцы гелем – несет какими-то приторными цветами, не стал бы он мыться в этой гостинице, – вдыхает поглубже и мысленно благодарит все пидорские комедии и даже так и не удавшийся опыт анального секса со своей ныне покойно женушкой. Все эти знания как нельзя кстати; кто бы подумал, что пригодятся?
Лестер мажет Лорну гелем между ягодиц, тот чуть вздрагивает от холодка; массирует подушечками пальцев тугое кольцо мышц, и с каждым новым движением нажимает все плотнее, пока тело Лорна не расслабляется достаточно, чтобы можно было без затруднений проскользнуть внутрь до первой фаланги. Лорн на подобную сноровку не рассчитывал и даже заерзал под лаской.
— Умеешь ты удивлять, – глаза Лорна поблескивают, щеки и скулы подернуты красноватым. Сказать, что Лестер доволен результатом – ничего не сказать.
Громко, оглушающе стучит сердце – не разберешь, чье – и пахнет жаром и солью до головокружения. Лестер чуть нервничает – больше по привычке, – но даже его деликатности не хватает на то, чтобы ждать слишком долго; он скользит глубже, растягивая неподатливый зад пальцами; хлюпает гель, колотится сердце, Лорн горячий, горячий, горячий.
Лестер не замечает, как начинает долбить его с каким-то остервенением, лихорадочно облизывая губы, сжимая до красных отметин его бедро. Почти не смотрит в лицо, только отстраненно следит за тем, как стекает капля пота по его напряженной шее, когда Лорн, выгибаясь, вцепляется в спинку кровати. Из транса выводит звук – Лорн резко и очень по-животному взрыкивает под ним – Лестер замирает и тут же начинает суетиться:
— Прости, – извиняется машинально, — больно?
— Лестер, я тебя съем, – Лорн опять рычит, слова сейчас тоже не его сильная сторона. — Трахай меня уже.
— Господи, – удовлетворенно стонет Лестер. — Вот же ебливый сукин сын…
И пусть Лорн объективно совершенно некрасив – Лестер этого не видит и ему это не кажется важным. Ему все нравится в Лорне так, как может нравиться зверь. Особенно когда Лестер все-таки проталкивает свой сочащийся член в его разгоряченное тело, и внутри у него, конечно, много уже, чем привычно Лестеру, и Лорн прогибается в спине, и собирает пальцами простыни, и сильно шибает в нос дебильными цветочками, их потом, и крепче всего – мускусом от Лорна. Разве он может быть некрасивым сейчас?
Лестер натягивает Лорна за бедра, и у того судорога проходит по всему телу.
— Кажется, теперь я кое-что знаю о тебе, – выдыхает между рывками.
Лорн молчит, только дергано вздыхает и дышит через рот, и у него совсем мокрая шея, спина и под коленями. Лорну нравится это выражение лица Лестера, когда тот не думает обо всем таком важном и бессмысленном – его взгляд становится темным, а губы легко растягиваются в торжествующей улыбке. Но, пожалуй, больше всего ему нравится, как на первый взгляд милый недотрога Лестер может вести себя, если его хорошенько разогреть; Лорн что-то такое решил еще в больнице, а потом – когда Лестер, срываясь на крик и на шепот, вещал ему в телефонную трубку о том, как убил свою жену. Лорн все думал: этот мальчик такой сумасшедший. Только сейчас он совсем не мальчик. И Лорн точно не может сказать, что заводит его больше. В любом случае, ничего такого он не собирается озвучивать Лестеру; только кусает все, что попадется под клыки, и прогибается порой так сильно, что касается грудью – его груди.
Укусы саднят, но это неважно. Кровь особенно подогрета там, куда впивался Лорн. Яд в клыках, что ли?
Лестеру кажется, что он давно не думал так много о чужом удовольствии, и вместе с тем – так мало думал вообще; голова пустеет тем быстрее, чем громче вздыхает или порыкивает Лорн, чем размашистее и чаще фрикции. И это тоже взаимосвязанные вещи: Лестер вообще не привык к реакциям Лорна на что-либо по причине их отсутствия, но эти сиплые полувздохи-полустоны он способен распознать, а следовательно – спровоцировать.
Господи, это самые нездоровые отношения.
Лестер подумает об этом, когда его член не будет так глубоко долбить задницу Лорна.
Тогда надо долбить почаще.
У Лорна закатываются глаза – да, да, да – он шарит руками по спине Лестера, вцепляется короткими ногтями в лопатки и все равно умудряется оцарапать; и не целует – кусает шею. Он голоден и груб, и, кажется, если бы мог – то действительно начал бы жрать Лестера заживо.
— С-сука, какие же у тебя зубы острые! – Лестер почти кричит, от возбуждения, а не от злости. Больно хватает Лорна за волосы – неожиданно мягкие и с ума сойти какие белые на фоне кожи Лестера – и оттягивает назад голову. Как чьи-то волосы могут возбуждать вообще, мать твою!
Лорн скалится, раззадоренный его несдержанностью, и стонет в голос раз, прежде чем сомкнуть руки на горле Лестера; душит не в шутку и не играючи. Проще было бы разогнуть металлические прутья, чем эти пальцы. Лестер и не пытается: инстинкт самосохранения отказывает ему полностью, зато очень остро чувствуется подгоняемый асфиксией оргазм.
Лестер хрипит:
— Не…на…ви…
Сознание расплывается, и в ушах снова так громко, что почти чудится вой полицейской сирены. Надвигающаяся темнота медленно сжирает лицо Лорна чернильными пятнами, и тогда Лестер клянется, что будет
Любить дьявола как бога.
Жанры и предупреждения: слэш, драма, PWP, относительный ER; нецензурная лексика и прочие грубости
Саммари: "Когда ты станешь тифом, когда я стану оспой, мы выйдем ранним утром благословлять руины". Альтернативное развитие сюжета 1х09. То, что произошло в Вегасе, остается в Вегасе (или не остается).
Если вам понравилось – можно ткнуть в плюсик на страслом и ужаслом фикбуке Саммари: "Когда ты станешь тифом, когда я стану оспой, мы выйдем ранним утром благословлять руины". Альтернативное развитие сюжета 1х09. То, что произошло в Вегасе, остается в Вегасе (или не остается).
_________
читать
Вот он, этот город. Вот гостиница, вот двуспальная кровать, вот дурацкий ковер с длинным ворсом. Вот окно, за окном – ночь не может улечься на клинья света. Вот он, порочный бессмысленный оплот, принимающий любое отребье.
На каждом шагу улыбчивые лица с огромными зрачками. Тянут руки, чтобы припорошили белым. Все несчастные дрожащие люди. Лестер думает, что он и сам – несчастный дрожащий человек; пальцы, однажды умытые кровью, сродни тем, что собирают кокаин и пихают в ноздри.
От перемигивающихся то и дело флуоресцентных вывесок невозможно ни расслабиться, ни уснуть, но разве кто-то приезжает в Вегас за покоем? Когда хочешь что-то спрятать – кладешь на самое видное место. Спрятать себя – значит изжечь собственную тень светом и обернуться слепым пятном; сунуть руки в карманы, полные деньгами и грехами, и без сомнений обратить взор в завтра, которое может никогда не наступить.
У «завтра» Лестера есть лицо, но и сотни личин тоже есть.
«Кто мы сегодня?» – вот и все, что дозволено спросить.
Лестер зябко трет одну ступню об другую, смотрит на чемодан, на нелепый ковер, и не понимает, как он тут оказался; топит пальцы в ворсе, снова смотрит на чемодан. В нем столько наличных, сколько Лестер мог наблюдать лишь в фильмах.
Положим, капуста в наличии, так кому же быть лисой?
Лестер говорит:
— Люблю деньги. Давай купим что-нибудь ненужное.
— Лестер, – Лорн смотрит укоризненно, как на буйное дитя, и улыбается.
От этой улыбки Лестер начинает активнее потрошить мини-бар. Лестер пьет, заглушая визг нервной системы, пьет и почти не отрывает испытующего взгляда от Лорна. Щеки его горят нездоровым румянцем, губы – бледны. Несчастный, дрожащий человек.
— Что, Лестер? – Лорн даже не поднимает взгляда, увлеченный содержимым кейса, которого Лестер не может видеть, да и не стремится.
В ответ на спокойствие Лестеру хочется сказать что-нибудь обидное.
— Ты таким, – он неловко дергает себя за прядь волос, — красивый.
О, черт.
Лестер растягивается на кровати. В ушах так гудит, что он не уверен, отвечает ли Лорн что-нибудь. В какой-то момент это перестает быть важным, как и глупые неправдивые слова, что срываются у него с языка.
Кажется, ему все же удается задремать, потому что следующее, что видит Лестер – это лицо Лорна, склонившегося над ним.
— Я тебя ненавижу, – Лестер произносит это с такой легкостью, словно желает доброго утра.
— Я закончил, – почти доверительно сообщает Лорн и расстегивает манжеты.
Лестер перехватывает до нелепого костлявое запястье – это руки серийного убийцы, серийного убийцы, Лестер, – не представляя, что должно следовать за этим. Лестер вдыхает так полно, как вдохнул бы смертник в свой последний час перед казнью.
Но оказывается, что воздуха все равно не хватает, и Лестер задыхается, когда Лорн садится сверху, и хватается за жилистые бедра как утопающий. Лорн неторопливо расстегивает пуговицы, пока Лестер возится с его ремнем. Он избегает вопросов к себе, поэтому задает их вовне:
— Почему ты это делаешь?
Лорн как-то задумчиво проезжается задом по его ширинке; Лестер возмущенно шипит.
— Почему нет?
Любить дьявола как слепец.
Если бы Лестера попросили назвать переломный момент, в который безумие достигло апогея и падение стало неотвратимо – он бы вспомнил расстегнутые манжеты. Теперь бывшая невнятная близость уже казалась не такой критичной. Малые огрехи можно спрятать, даже если постыдно быстро спускаешь, задумываясь о них; а то, что происходит сейчас, разве спрячешь?
Позади твоя жизнь, Лестер, а где-то здесь ты кладешь Лорна спиной на кровать и тянешь с узких бедер брюки вместе с бельем. Позади твои жены разной степени разложения, здесь – беловолосый убийца разводит колени.
Старый Лестер убежден, что Лорн не из тех, кого можно опрокинуть и… старый Лестер вряд ли захотел бы произнести подобный абсурд. Но новый Лестер заводится с полуоборота, когда Лорн тянет его вниз, чтобы нашептать в ухо:
— Опять выдумываешь правила?
Стравить лисью улыбку:
— Таким робким ты мне не нужен.
Выдохнуть:
— Лестер. Лестер.
Любить дьявола как праведник.
Лестер ничего не знает о том, что делать в такой ситуации и как эти нездоровые отношения должны функционировать, но Лорн не расположен к рассуждениям и тянет его за водолазку – значит времени на осмысление нет.
А есть еще не выветрившийся привкус белого рома и ноги Лорна, скрещенные на пояснице.
Лицом к лицу, как старая парочка?
Что такое, Лестер, ты меня больше не любишь?
Лестер на пробу дотрагивается до поросшей седым груди, увереннее – обводит большими пальцами выступающие ребра и узкий худой живот; талия Лорна видится ему совсем тонкой, будто бы ее возможно дважды обхватить руками и еще останется место. Иногда Лестер не понимает, как может уместиться столько жестокости в таком маленьком человеке.
Лорн садится, подтягивая Лестера ногами поближе, и поочередно кладет его ладони себе на бедра. Лестер инстинктивно сжимает пальцы, чувствуя сразу под кожей твердые мышцы, и вцепляется еще сильнее, когда Лорн расстегивает ему брюки и без промедления вползает ладонью в трусы.
— Черт, а ты не любитель прелюдий, – Лестер говорит просто чтобы не молчать, и дышит шумно, более шумно, чем ему самому хотелось бы.
Лорн прикусывает изнутри губу – отчасти чтобы не улыбнуться, отчасти потому, что Лестер поглаживает его между бедром и тазобедренной костью, – и размазывает скоро проступившую каплю смазки по его члену. Лестер сдается невыносимости и, зажмурившись, тихо, на нижних гортанных нотах, стонет.
— Честно говоря, я вообще не знаю, что ты любишь, – почти шепчет Лестер, наклоняясь, тычась губами куда-то Лорну в скулу. Ответ Лорна снова растворяется неузнанным, потому что Лестер охватывает его член тоже, и Лорн закусывает его плечо до синяка, и он весь горячий как еб твою мать, и Лестер забывает, о чем думал только что.
Лестер смотрит вниз, на то, как его пальцы оттягивают вниз кожицу с яркой и темной головки, на то, как двигается рука Лорна и как он изогнулся в спине, чтобы терзать плечо Лестера. Кусачий. От этого слова у Лестера сводит живот, в котором и без того нервы намотались на мышцы, а мышцы тверже кости. И то, как Лорн дрочит ему, зажав ладонь между двумя слоями одежды и членом, почти прижимая его к животу… совсем не способствует расслаблению.
— Я прибрал гель для душа в тумбочку, – все-таки раздается голос Лорна.
Лестер следует инструкции быстрее, чем понимает ее смысл, а когда понимает – начинает ругаться про себя. Лорн откидывается на подушки – и это хорошо, потому что Лестер вряд ли смог бы отстраниться хоть на секунду – и потягивается, краем глаза наблюдая за его торопливыми движениями. Если у Лорна внутри что-то и происходит, то он никак этого не показывает; но вечно нервному Лестеру, осознает он это или нет, нужны не душещипательные разговоры, а любовник с хорошим стояком. А уж на это жаловаться определенно не приходится.
— Надеюсь, я не должен был догадаться сунуть куда-нибудь презервативы, – Лестер ухмыляется, и где-то на дне его глаз пляшет истерика.
— Ты чем-то болеешь? Чем-то, что передается половым путем? – Лорн очень серьезно смотрит ему в лицо, прежде чем расплыться в улыбке. — Я тоже так не думаю.
Лестер закидывает его ногу себе на плечо и тянется вперед, закрывает от тусклого света лампы; Лорн прихватывает его за шею, треплет загривок. Снова пожевывает губу, уже явно.
Я хочу, чтобы ты кусал меня.
Давай, давай, давай!
Лестер смазывает пальцы гелем – несет какими-то приторными цветами, не стал бы он мыться в этой гостинице, – вдыхает поглубже и мысленно благодарит все пидорские комедии и даже так и не удавшийся опыт анального секса со своей ныне покойно женушкой. Все эти знания как нельзя кстати; кто бы подумал, что пригодятся?
Лестер мажет Лорну гелем между ягодиц, тот чуть вздрагивает от холодка; массирует подушечками пальцев тугое кольцо мышц, и с каждым новым движением нажимает все плотнее, пока тело Лорна не расслабляется достаточно, чтобы можно было без затруднений проскользнуть внутрь до первой фаланги. Лорн на подобную сноровку не рассчитывал и даже заерзал под лаской.
— Умеешь ты удивлять, – глаза Лорна поблескивают, щеки и скулы подернуты красноватым. Сказать, что Лестер доволен результатом – ничего не сказать.
Громко, оглушающе стучит сердце – не разберешь, чье – и пахнет жаром и солью до головокружения. Лестер чуть нервничает – больше по привычке, – но даже его деликатности не хватает на то, чтобы ждать слишком долго; он скользит глубже, растягивая неподатливый зад пальцами; хлюпает гель, колотится сердце, Лорн горячий, горячий, горячий.
Лестер не замечает, как начинает долбить его с каким-то остервенением, лихорадочно облизывая губы, сжимая до красных отметин его бедро. Почти не смотрит в лицо, только отстраненно следит за тем, как стекает капля пота по его напряженной шее, когда Лорн, выгибаясь, вцепляется в спинку кровати. Из транса выводит звук – Лорн резко и очень по-животному взрыкивает под ним – Лестер замирает и тут же начинает суетиться:
— Прости, – извиняется машинально, — больно?
— Лестер, я тебя съем, – Лорн опять рычит, слова сейчас тоже не его сильная сторона. — Трахай меня уже.
— Господи, – удовлетворенно стонет Лестер. — Вот же ебливый сукин сын…
И пусть Лорн объективно совершенно некрасив – Лестер этого не видит и ему это не кажется важным. Ему все нравится в Лорне так, как может нравиться зверь. Особенно когда Лестер все-таки проталкивает свой сочащийся член в его разгоряченное тело, и внутри у него, конечно, много уже, чем привычно Лестеру, и Лорн прогибается в спине, и собирает пальцами простыни, и сильно шибает в нос дебильными цветочками, их потом, и крепче всего – мускусом от Лорна. Разве он может быть некрасивым сейчас?
Лестер натягивает Лорна за бедра, и у того судорога проходит по всему телу.
— Кажется, теперь я кое-что знаю о тебе, – выдыхает между рывками.
Лорн молчит, только дергано вздыхает и дышит через рот, и у него совсем мокрая шея, спина и под коленями. Лорну нравится это выражение лица Лестера, когда тот не думает обо всем таком важном и бессмысленном – его взгляд становится темным, а губы легко растягиваются в торжествующей улыбке. Но, пожалуй, больше всего ему нравится, как на первый взгляд милый недотрога Лестер может вести себя, если его хорошенько разогреть; Лорн что-то такое решил еще в больнице, а потом – когда Лестер, срываясь на крик и на шепот, вещал ему в телефонную трубку о том, как убил свою жену. Лорн все думал: этот мальчик такой сумасшедший. Только сейчас он совсем не мальчик. И Лорн точно не может сказать, что заводит его больше. В любом случае, ничего такого он не собирается озвучивать Лестеру; только кусает все, что попадется под клыки, и прогибается порой так сильно, что касается грудью – его груди.
Укусы саднят, но это неважно. Кровь особенно подогрета там, куда впивался Лорн. Яд в клыках, что ли?
Лестеру кажется, что он давно не думал так много о чужом удовольствии, и вместе с тем – так мало думал вообще; голова пустеет тем быстрее, чем громче вздыхает или порыкивает Лорн, чем размашистее и чаще фрикции. И это тоже взаимосвязанные вещи: Лестер вообще не привык к реакциям Лорна на что-либо по причине их отсутствия, но эти сиплые полувздохи-полустоны он способен распознать, а следовательно – спровоцировать.
Господи, это самые нездоровые отношения.
Лестер подумает об этом, когда его член не будет так глубоко долбить задницу Лорна.
Тогда надо долбить почаще.
У Лорна закатываются глаза – да, да, да – он шарит руками по спине Лестера, вцепляется короткими ногтями в лопатки и все равно умудряется оцарапать; и не целует – кусает шею. Он голоден и груб, и, кажется, если бы мог – то действительно начал бы жрать Лестера заживо.
— С-сука, какие же у тебя зубы острые! – Лестер почти кричит, от возбуждения, а не от злости. Больно хватает Лорна за волосы – неожиданно мягкие и с ума сойти какие белые на фоне кожи Лестера – и оттягивает назад голову. Как чьи-то волосы могут возбуждать вообще, мать твою!
Лорн скалится, раззадоренный его несдержанностью, и стонет в голос раз, прежде чем сомкнуть руки на горле Лестера; душит не в шутку и не играючи. Проще было бы разогнуть металлические прутья, чем эти пальцы. Лестер и не пытается: инстинкт самосохранения отказывает ему полностью, зато очень остро чувствуется подгоняемый асфиксией оргазм.
Лестер хрипит:
— Не…на…ви…
Сознание расплывается, и в ушах снова так громко, что почти чудится вой полицейской сирены. Надвигающаяся темнота медленно сжирает лицо Лорна чернильными пятнами, и тогда Лестер клянется, что будет
Любить дьявола как бога.